Постоянный страх и тревога, пронизывающие советское общество, находили подчас зловещее отражение в детском мире: игры в палачей, благодарность за разоблачение родителей, запугивание взрослыми за невинную шутку – такова реальность тех, кто рос в годы сталинизма.
«Вспоминаю, как у меня дома мы с моим другом и ровесником Мишей Мертенсом, наслушавшись радио и рассказов взрослых, чинили «расправу пролетарского суда» над дальней Мишиной родственницей — Анной Евгеньевной — милой безответной старушкой «из бывших». Она беспрекословно выполняла все команды двух маленьких инквизиторов. Сначала мы водили Анну Евгеньевну по комнате с заведенными назад руками, под прицелом моего игрушечного ружья. Это символизировало конвоирование. Потом зачитывали приговор (читать мы уже умели) к «высшей мере - расстрелу». При этом несчастная Анна Евгеньевна должна была падать на диван»
«Не в меру расшалившись, я вдруг выпалил такие слова: «Сталин сидит на заборе и управляет забором», и тут же сам, найдя это остроумным, захохотал. Не помню, засмеялись ли другие. Зато запомнил, как родители Жени Бейлиной (занятия в ту неделю проходили у них дома) отозвали меня в соседнюю комнату и строго спросили — хочу ли я, чтобы было плохо моим папе и маме. Тут я сообразил, что дело серьезно, и заплакал, но сразу же, впрочем, нашелся (о, наивная ребячья находчивость) и заявил, что на самом деле я сказал, что Сталин управлял не забором, а заводом. Случай этот последствий не имел. Хотя мои сверстники и могли рассказать об этом у себя дома, но взрослые оказались порядочными людьми и не сообщили куда следует. Этот забавный эпизод, тем не менее, впервые поселил в душе хоть и отдаленное, но чувство страха, сохранившееся потом на долгие годы»
Цит по: Могилевкин В. Б. Вспоминая прошлое. Мы жили на 3-й Красноармейской. Светлой памяти моих родителей. – Смоленск : журнал «Годы», 2005. – № 3–4. – С. 147,149.
«1 сентября 1937 года я пришел в школу, в восьмой класс. В школе были заметны перемены: со стен исчезло еще больше портретов, а главное, вслед за портретами из школы стали исчезать и дети вождей. После бессонной ночи, обыска в квартире и ареста отца (а порой и матери) сын или дочь приходили на уроки с опозданием или на следующий день с опухшим от слез лицом.
Исчезали дети по-разному: осиротев, попадали в Даниловский детприемник — в том самом монастыре, что был открыт к 1000-летаю крещения Руси. Те, кому повезло, уезжали к родственникам в другие города или в другие районы Москвы и переходили в другие школы.
Но вот в классе стали говорить шепотом о том, что арестованы родители ребят из старших классов, которых мы хорошо знали. Наши одноклассники, которых приняли в комсомол, так как им исполнилось 15 лет, тоже шепотом рассказывали, что те ребята на комсомольских собраниях получили выговор за потерю бдительности, что они публично отрекались, отмежевывались от арестованных родителей. А кто-то даже благодарил сталинские органы госбезопасности, разоблачившие преступную деятельность папы и мамы»
Цит. по: Левенштейн В. М. «За Бутырской каменной стеной» / Континент. – 2007. – № 132. – С. 223.
«Я просто когда маленькая еще была, совсем маленькая, я где-то нашла какую-то книжку и разрисовала портрет Ленина. Ну там усы, брови нарисовала, еще какую-то фигню… И я видела, как мать с отцом просто побелели от страха. Они вырвали эту страницу, сожгли, и пепел смыли водой, чтоб никаких следов не осталось. А я — мне было, наверное, годика 4–5 — я говорю: «А что такого-то?» А они: «Если кто-то об этом узнает, то приедет черная машина, и ты исчезнешь»
Цит. по: Архипова А, Кирзюк А. Опасные советские вещи: Городские легенды и страхи в СССР. – М., 2020. – С. 380-382.
Найдено здесь: https://vk.com/decomunization?w=wall-151189961_338837
или
Journal information